рессирующего превращения его в своё (как сказал бы об этом Л) М. Бахтин). Подлинная литература как искусство письменного слова живёт лишь в культуре речевых пространств (где текст выступает прежде всего как высказывание), а потому правомер. но будет относить литературу к сфере, скорее, экспрессивных нежели изобразительных искусств, причём, вопреки современ-ным теоретическим представлениям (2). Больше того: едва ли вообще правомерно рассматривать литературу в системе ис-кусств как качественно однородную и рядоположенную форму, разновидность последних. Несмотря на их сродство в сфере культурного функционирования, где всегда неизбежно диффуз. ное взаимо-обогащающее со-проникновение разноприродных элементов, внятно обнаруживается глубинное качественное раз личие искусства и литературы. Отсутствием в самой природе поэтического слова онтологической изобразительности (о чём чуть далее пойдёт у нас речь особо) странным образом отмечено его преимущество пред всеми искусствами (за исключением, веро ятно, музыки, которая в этом сущностном, а не архитектоничес ки-монтажном, отношении сродни самой словесности): искусство (древнегреческое «техне») в глубинном своём качестве искусственно, иными словами: антропогенно. Изобразительность требует дистанции, художественность создаётся приёмом, творческим методом, наконец, стилем... Словесность же (если продумывать её не только в культурно совмещённой функциональности, о чём мы говорили, но в собственной наиглубочайшей культурооб разующей сути) не изображает, не «удваивает» реальность, мир, бытие, их изображениями, но называет, и в этом назывании она безыскусна (!): в основе слова лежит узнавание вещей (подобно Тому, которое происходило впервые у библейского Адама), имена и вещи, бытие и слово взаимно принадлежат друг другу в их непрозреваемом энергийном единстве.
Эпоха наступательных миро- воззрений, подталкивает науку к у-зрениюприроды слова, но тайна её безнадёжного ускользани? состоит в том, что слово и мир незримы: слово — так или иначе — позволяло философам отвечать на вопрос «что есть Всё?», но ставило в очередные тупики при попытках проникнуть в его собственную тайну (ибо при помощи языка нельзя окончательно выйти за его пределы, но — этого и не нужно: мир дан — дарован нам — преимущественно через язык!). Мир, объемля всё, по крайней мере:
_генциально зримое необозрим, и не потому вовсе, что он веще-громаден, но потому, что зрение не есть способ восприя-ия суЩности миРа> ибо... мир воспринимается на слух!
Современная культурная индустрия, конечно же, глуха к этому Причём, антипоэзия дельцов «всемирного государства» (не снившегося и Платону в его кошмарных снах) даже в самой вопи-ющей пошлости воспроизводит один и тот же визуалогический „ервопринцип умертвления тайны. Например, св. гора Афон в одной из центральных российских газет была недавно представлена следующим «рекламным» образом:
«1000 лет религии, искусства и архитектуры горы Афон впервые представлены общественности Греция
Выставка «Сокровища горы Афон»
Салоники Культурная столица Европы 1997» (3).
Есть ещё одна очень важная экзистенциологическая особенность, отличающая речевой и визуальный способы рецепции мира. Есть вещи, о которых мы говорим, легко понимая друг друга, но которые принципиально нельзя показать; например, совесть, любовь, думу, которая лежит у вас на сердце... Конечно же, внутренний мир человека может быть приоткрыт так или иначе для наших глаз, но его никогда нельзя исчерпать изобразительными средствами; всё это будут лишь более или менее внятные потуги психологизма... Онтологически наша экзистенция выходит за пределы всего зримого. Но речь (подчас: болтовня, толки...) приходит на помощь: порою достаточно «полуслова», чтобы понять, что делается в нашем сердце, или (и!) моделировать настроения...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66Опубликовано в рубрике Прочее 11.02.2012: .