ЗЕЛЬДА. Как вы думаете, он мог бы приехать на Рождество? Хотя бы только на несколько дней? «Навсегда» для нас уже никогда больше не будет. Не знаю вернется ли он домой на Восток? Он сказал, что я ему изменила, навряд ли. Он также мне изменил. Я не дура. Я ее видела. Молодая, жеманная актриска Голливуда. Как пресная каша к завтраку. Никакой индивидуальности. Она в восторге от своего успеха у мужчин и счастлива, что ходят слухи, будто у нее на теле голубые прожилки.
ГОЛОС. Ну и что?
ЗЕЛЬДА в дремотном состоянии. Меняется свет. ЗЕЛЬДА переключается в другое время.
ЗЕЛЬДА (Скотту). Я не собираюсь тебя упрекать. Мне просто хотелось бы знать, почему в Париже, когда ты увидел, что я совсем расклеиваюсь и заболеваю, ты спокойно сидел в ванне и пел: «Играй, дитя, в своем саду»? Ты ненавидел мои занятия балетом. И мою привязанность к мадам. Почему? Ты дружил с Хемингуэем и его молодой оравой. А когда ты не мог писать - ты обвинял меня. Но ты отлично знал, что причина была в том, что ты полночи пьянствовал со всей компанией и напивался до бесчувствия. (Как бы преследуя Скотта по сцене). Нет, дай мне закончить, черт подери! Ты жаловался, что тебе трудно бороться в одиночку с конкуренцией одаренных талантливых писателей. А я для тебя была писательницей третьего сорта и такой же танцовщицей. О да, ты яростно обрушивался на таланты третьего сорта!
И дважды тем летом ты оставлял меня в постели, говоря: «Я не могу, ты понимаешь? Я не могу!»
Внезапно умолкает, испугавшись собственных слов.
О, Скотт, все это было совсем неважно. Эта сторона отношений,- если бы мы только смогли быть близкими во всем другом.
Публике.
Когда-то он мне сказал, что женился на мне потому, что я понимала, что жизнь - это нечто серьезное. Теперь я вижу, он был прав. Я всегда верила в любовь. Всегда верила.
Из сумки достает акварель и кисть. Ставит картину на столик и начинает ее писать, используя пепельницу, как палитру.
Если я в одиночестве прошла такой путь, я и дальше могу идти одна. (Через плечо. Скотту). Спасай себя, Скотт. Пусть все остальное в мире тебя не волнует. Играй в своем садике. (Публике). «Спасай себя». Бессмертные слова великого Эрнеста Хемингуэя. Как это похоже на Эрнеста. Я всегда с подозрением смотрела на привязанность Скотта к Эрнесту. Менкин говорил, что он никогда не видел такой странной дружбы.
И я сказала об этом Скотту.
Скотт накричал на меня: «Оставь Эрнеста в покое! Говори все, что тебе вздумается, но только не трогай Эрнеста!» (Скотту). Хорошо, прости меня! (Доктору Кэрролу). Доктор, вы связываете душевные переживания с цветами? А я нахожу эту связь. Бледная золотистая орхидея - это надежда. Ярко-красный цвет - страсть. А желтовато-зеленый - ревность. Продолжает писать картину.
Публике.
Скотт сказал, что я ревнива. Но дело совсем не в том. Когда мы познакомились с Эрнестом, он отвел Скотта в сторону и сказал ему, что я сумасшедшая. Ничего себе шуточка! Скотту это показалось очень смешным, и он повторил мне его слова. Но я не смеялась. Я ненавидела привычку Эрнеста постоянно говорить колкости. Потому я сказала: (Скотту). Твой Эрнест весь фальшивый, как фальшивая ассигнация. И ты это знаешь. Меня он унижает, а сам берет у тебя деньги. И мне не нравится, что вы шляетесь с ним по всяким дрянным местам на Левом Берегу и тащите нас с собой. Зачем? Вам нужны жены для храбрости?
Нет, я не замолчу! Он хвастун и зануда, всегда старается доказать что он настоящий мужчина. На войне - герой, храбрец, охотник на тигров, любитель боя быков и кровавых зрелищ. Тьфу! ! (содрогнувшись, публике). Но Скотт и слушать меня не желал. (Пауза). Я помню, как однажды ночью Скотт вернулся домой после встречи с Эрнестом. И как во сне он простонал: «Не надо больше, детка, не надо». НЕ НАДО БОЛЬШЕ, ДЕТКА?
Милосердный бог, мои подозрения ужасны. И это меня мучает, потому что... О, я сама не знаю - почему. Если бы я знала, я бы не сидела здесь в сумасшедшем доме и не вязала бы рыболовные сети и не раскрашивала бы вот это.
Опубликовано в рубрике Основное 03.12.2010: .